Из беседы с главой районной администрации мы узнали, что племя эльмоло не жалует туристов и сводит общение с ними к продаже сувениров — украшений, безделушек и охотничьих трофеев. (Хотя жители севера Кении до сих пор предпочитают натуральный обмен, деньги все же вторгаются в их жизнь — в магазине можно купить много полезных вещей.) Узнав, однако, что мы — не туристы, а экспедиция Русского географического общества, глава администрации подобрел и сказал, что он лично посодействует тому, чтобы люди эльмоло приняли нас как надо. Как и большинство знакомых нам кенийцев, он недолюбливал западный мир и капитализм в целом и с восторгом говорил о России и бывшем СССР. Мы находили этот факт весьма любопытным — может быть, дело в том, что Кения никогда не вставала на «социалистический путь развития». Похоже, что корни этих симпатий и антипатий лежат не на поверхности, искать их надо в темных глубинах африканской истории. Но как бы то ни было шеф администрации решил поехать с нами, и через тридцать минут тряски по пыльному бездорожью мы прибыли в деревню Эльмоло.
Увидев начальство, к нам медленно и величаво приблизился вождь племени. Высокий, красивый, с гордо поднятой головой, он и выглядел как настоящий вождь. На плечах — ярко-красная накидка, напоминающая мантию. Переговоры с Леонардо (так звали вождя) заняли долгое время, но закончились благоприятно для нас. Вождь разрешил не только осмотреть деревню, но и остаться на некоторое время в гостях, для чего нам немедленно выделили дом, то есть плетеную хижину. Полные благодарности к шефу администрации и мудрому вождю, мы перетащили пожитки в свое новое жилище. В гостях у людей эльмоло мы провели две с половиной недели.
Чисто внешне деревни эльмоло выглядят так же, как и века назад: сплошь постройки из плетеных прутьев. Но в остальном... Но в остальном, как мы поняли, очень многое изменилось в жизни племени, и именно за последние годы. Когда численность племени стала критической, совет старейшин разрешил браки с соседними племенами — самбуру, туркана и другими. И много молодых воинов из окрестных деревень женилось тогда на девушках эльмоло. По традиции, они стали жить там, где родились их жены, постепенно привыкая к необычной для них жизни рыбаков-охотников. Сейчас племя, как этнический элемент, действительно исчезает, постепенно ассимилируясь с более многочисленными соседями, и настоящих, «чистокровных» эльмоло осталось очень мало, в основном этим людям за сорок. Но название и культура племени пока сохраняются.
Существенно изменилась и пища эльмоло. Если раньше их главным продуктом питания было мясо бегемотов и крокодилов, то сейчас рыба заменяет все. И хотя озеро очень богато (около 30 видов рыб, из промысловых в основном тиляпия и нильский окунь), недостаток питательных веществ буквально «налицо», или на лице, — многие жители эльмольских деревень страдают рахитом, у них плохие зубы и бельмы на глазах. Охоту на крупную дичь, источник столь необходимого животного белка, пришлось прекратить — по разным причинам. Так, всех бегемотов в этом районе озера попросту съели. Отправляться за ними приходилось все дальше и дальше на север (поселения находятся на самом юге меридианально вытянутого озера), до тех пор, пока это не стало слишком далеко. Тем более, что на их плотах-тихоходах — связанных веревками нескольких бревен из ствола пальмы дум, — плыть далеко не имеет смысла, особенно если обратно нужно буксировать огромную тушу гиппопотама. А вот с крокодилами вышла другая история. Охоту на них запретила Африканская служба охраны диких животных, когда численность турканской популяции оказалась под угрозой. Разумеется, это произошло не по вине племени, а из-за варварских действий браконьеров, гоняющихся за дорогой крокодиловой кожей. И пришлось ловким охотникам-эльмоло постепенно забросить свой традиционный способ добычи пищи. Впрочем, по праздникам, служба охраны разрешает им тряхнуть стариной — но не более одного крокодила за раз, да и то по лицензии...
Много часов мы провели с вождем племени, беседуя о радостях и тяготах жизни его народа. Он рассказал, как проходили эти охоты в старые времена. Несколько наиболее смелых и ловких мужчин залезало на плоты, и эскадра отправлялась в путь. Каждый воин был вооружен несколькими копьями и гарпуном с веревкой. Заметив выступающую из воды голову бегемота, мужчины окружали его и приближались на расстояние несколько метров. Тут в дело шли копья. Это была самая опасная часть охоты — обезумевший от боли зверь нырял под воду, а выныривая, метался между обидчиками, зачастую опрокидывая плоты. Но воины вновь забирались на них, не выпуская из рук оружия. Когда животное ослабевало от потери крови, один охотник приближался к нему почти вплотную и поражал большим и острым гарпуном прямо в сердце...
Во время беседы об охоте я приметил в ушах вождя большие стреловидные серьги, сделанные из кости, и спросил его, значат ли эти серьги что-либо или являются просто украшением. Вместо ответа Леонардо посмотрел на меня так, что я сразу понял: он — не женщина, чтобы украшения носить. А потом сказал, что каждая такая серьга — знак отличия, который дает совет старейшин тем, кто проявил особенную храбрость в охоте на гиппопотамов. Поскольку у Леонардо было две серьги, я поинтересовался: «А сколько бегемотов убили вы?» Вождь прикрыл глаза и надолго задумался. Казалось, перед его мысленным взором одна за другой проносились сцены былых охот. Я даже решил, что он задремал.
— Тридцать, — наконец промолвил он.
— А сколько крокодилов?
— Бесчисленно, — ни секунды не думая, ответил Леонардо.
Наши беседы проходили в специальной постройке, называемой «мужской дом». Он располагался на самом высоком месте деревни и представлял собой навес на четырех сваях. Пока солнце катилось по горизонту, этот навес отбрасывал на землю тень и мужчины передвигались внутри «дома» вслед за ней на своих маленьких стульчиках. Стульчики были сделаны из цельного куска дерева, и жители деревни с ними практически не расставались — даже если они куда-то шли, стульчик кожаным ремнем приторачивался к запястью. Во время сна он служил подставкой под голову.
Мужской дом заполнялся обычно к полудню, когда наступали самые жаркие часы (а бывало, и нередко, до 50-55°С). К этому времени все обычно возвращались с рыбалки, то есть успевали вытащить поставленные на ночь сети, распутать их и забросить вновь. Отдав рыбу женам, которые начинали готовить обед, отцы семейств наслаждались законным отдыхом, полулежа в тени и изредка перебрасываясь короткими замечаниями. Женщин в этот дом действительно не пускали. Хотя, по нашим наблюдениям, пожилые женщины, так называемые «старые мамы», пользовались в племени беспрекословным авторитетом.
Около четырех часов пополудни мужчины шли к себе в хижину и проводили остаток вечера в окружении домочадцев. Раз в неделю в деревне устраивались танцы, в основном для детей и подростков, готовящихся стать воинами. Разогревая себя громкими гортанными криками и ударами в тамтам, мальчишки вставали в круг, потом по очереди входили в него и прыгали на одном месте — с каждым разом все выше и выше. Прочие жители деревни образовывали большой круг, кричали, перекрывая дробь барабана, и хлопали в ладоши. В отблесках костров все это зрелище обретало таинственный, мистический смысл. Однако, надо заметить, это был не чисто эльмольский танец, такой ритуал существует практически у всех племен нилотов. Так, по традиции, молодые воины показывают свою ловкость и храбрость. Мы приняли участие в нескольких раундах прыжков — занятие не из легких, но впечатление незабываемое. В ответ на следующий день мы обучили детвору племени нашей детской песенке «Чунга-Чанга».
В одной из бесед с вождем мы спросили его, отчего племя эльмоло не хочет вновь обзавестись скотом, коль скоро охота на традиционную дичь запрещена. Леонардо помедлил с ответом. А когда заговорил, мы удивились. Он рассказал, что в этих районах до сих пор племена отбивают друг у друга скот и в этих набегах иногда гибнет много пастухов-воинов. «Нас и так мало, зачем нам еще эти войны, — говорил Леонардо. — К тому же войны сейчас не те, что раньше. Мы — народ честный, сражаемся копьями, а вот племя борана — те стреляют из автоматов. Нет уж, — закончил вождь, — пусть дерутся те, кого много. А мы, люди эльмоло, будем ловить рыбу и смотреть на них со стороны».
Конечно, мы знали, что племена нилотов испокон веков враждовали друг с другом, ходили в рейды и отбивали скот. Воины, вернувшиеся из рейда со щитом, то есть со скотом, считались мужественными и сильными. Чем больше скота ты отбил, — тем больше твоя слава, а чем больше твое стадо, — тем ты богаче. Ведь численность скота в этих районах — главное мерило достатка. Но вот предположить, что практика подобных рейдов сохранилась до сих пор, до конца двадцатого века, действительно было трудно. Впрочем, глядя на то, как живет племя эльмоло, практически натуральным хозяйством, мы почти поверили в рассказ вождя.
